Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №4 за 1997 год
Еще полчаса спустя я вступил в приземистую серую каменную хибару, куда горожане согласованными усилиями загнали передовой и, видимо, единственный отряд своей науки.
Долгий темный коридор с поворотами, но вот и прихожая, она же кухня, она же препараторская — стол с микроскопами и каменными глыбами — и она же художественная мастерская: на гипсовых пластинах динозавров рисуют.
Усаживают меня посреди единственной в доме теплой комнаты, где — надо же — место есть и для ящиков с находками, на которых спят ребята, и для кровати, на которой спит третья сотрудница — Лена, и для полок с книгами по палеонтологии, и для стола с маленьким телевизором.
Пью чай, макаю блины в сметану и разглядываю обои во всю стену: из речки выныривают динозаврики, корчат друг другу рожи, строят козни и, увы, на бережку выпивают.
— Расскажите, пожалуйста, о ваших парейазаврах, — прошу я.
— Может, сначала посмотрим фильм? — с готовностью отзывается Алик и включает видак.
Бегут кадры: восход над Вяткой, мчится «Зарница», голос... Тьфу, черт, диктофон напрочь вырубился. Ну да ладно, нет и времени фильм досматривать, дали фургончик добрые люди и шофера, едем смотреть все в натуре.
Володя впереди с водителем, дорогу показывает, мы сзади: у Алика на руках поролон, а с поролона смотрит на нас черными глазницами череп парейазавра, белесый и пупырчатый. Будем снимать на фоне обрыва.
— Первым котельничские обнажения — десятки километров по правому берегу Вятки — описал в 1893 году геолог Кротов, — рассказывает по дороге Атик. — Сорок лет спустя, в 1933 году, гидрогеолог Каштанов обнаружил первые два скелета парейазавров. В 1934 — 1936 годах палеонтолог Гартман-Вейнберг находит здесь новые останки и описывает котельничские формы как неизвестные виды южноафриканских родов. Следом один местный житель так увлекся поиском древних рептилий, что после каждого половодья обходил обрывы и, где показывались кости, накрывал клеенкой и писал в Москву: «Приезжайте и заберите». Но никто не приезжал. Только в 1948 — 1949-м годах тут побывал известный ученый Вьюшков и увез десяток скелетов. Но потом он погиб — покончил с собой, и находки погибли — залило пару раз в подвале. В 1990 году на обнажениях начал раскопки выпускник МГУ Сумин, а с 1992 года продолжаем мы.
— Знаете, они тут ходят и смотрят: где хвостик из обрыва торчит. С хвостика начиная, весь скелет выкапывают, — восхищенно поясняет Валерий — местный газетчик, поехавший с нами на раскопки, человек средних лет, со здоровым цветом лица неутомимого фотокора.
— Было раз, — признает с улыбкой Альберт и продолжает: — А всего наша экспедиция обнаружила больше двухсот останков животных. Причем если до 90-го года здесь находили только парейазавров, то у нас на счету уже 12 видов — растительноядные суминии и дицинодонты, насекомоядные рипеозавры, хищные терацефалы, эотериодонты...
— Земля — кладбище видов, — подытоживает фотограф.
Съезжаем с трассы в лесок, качаемся на ухабах мерзлой грязи и, миновав старинный Вятский тракт, выруливаем под слепящее низкое солнце, на желтое, жухлое поле. Деревушка, а за околицей, ниже, лагерная поляна палеонтологов, отделенная от обрыва стеною пихт. Здесь спешиваемся и спускаемся к Вятке по ребру лощины, по крутой хоженной тропе. Но еще на самом верху задерживаемся мы с Валерием — захватило дух: катит широкая и мощная река, и по глади ее плывут голубые, белым отороченные круги, шурша и вращаясь, слипаются по пять, по десять к новые, и те уже обрастают белой каймою — настоящее кружево!
— Это же ледостав! — радуется удаче фотограф.
Я же под этим мрачным яром переживаю странное чувство, можно сказать, палеонтологическое. Затененная кручей река, вся в таинстве природных перемен, творит вокруг себя нечеловечье безлюдье, течет так, как вечность назад. Настоящая река времени.
— Мне это место напоминает ефремовский рассказ «Тень минувшего», — подтверждает Алик. — Да, да, тот самый, в котором громадный динозавр встает как мираж над обрывом.
— А что чувствует палеонтолог, когда в таком месте находит, раскапывает, очищает скелет древнего существа?
— Нельзя описать, — улыбается Алик. У него в глазах мудрость, а выражение
лица порой совсем мальчишеское. Череп несет — как мать младенца. Встает у ямы, возле самой ледяной корки, что наросла вдоль воды. В красной глине выкопана неглубокая яма, будто могила.
— Здесь ученая дама из Китая нашла скелет парейазавра. Нашла в первый же день, и, оказалось, единственный за весь сезон у нас I целый «парень». Тут, как кто приезжает — так ему сразу и везет. В 94-м появились первые австралийцы и наткнулись на 25-сантиметрового парейазавра — малька: ни до, ни после такого не было. Сумин в 90-м открыл суминию — мелкую змееголовую яшерку.
— Есть палеонтологи от Бога, Алик?
— Знаете, иногда иду, — вот как мы сейчас шагаем вдоль берега, — а внутренний голос подсказывает: сейчас остановишься, повернешь направо, поднимешься на несколько метров, протянешь руку... Так я нашел в 92-м первый скелет хищника — ящера горгонопса. Нашел и...
Он расчищал позвоночный столб суминий, уходивший вглубь, в зеленоватый прослой глины меж рыхлыми красно-коричневыми мергелями. Расковырял палочкой остаток размытого костяка: сохранились только стертые зубы, взрослая особь. Но вдруг что-то кольнуло: посмотреть еще. Наткнулся на конечность: фаланги, не характерные для суминии. Выкопал две чьи-то лапы. Заработал дальше, и — череп! В полуметре, в очередном куске, целый совершенно: белеет «живой» и скалит зубы абсолютной сохранности. Алику чуть плохо не стало. И сердце заколотилось: как взять? Кости скелета расчистил — путаные, мелкие, битые. Стал оконтуривать по ним, по бордовому цвету, более темному: окисел железа указывает на органические останки. Высвободил кусок с квадратный метр. Потом сушили этот монолит. Жара была, и на нее понадеялись. Когда стали переворачивать, то сыроватый череп, изначально, видимо, весь в трещинах, распался на кусочки в несколько миллиметров.
— Можете представить мои ощущения, — вскидывает брови Алик. — Череп буквально сыпался у меня сквозь пальцы. Со мной была истерика.
— А дальше?
— Пинцетом собрал я все кусочки в спичечные коробки, окружающую породу сгреб в отдельный мешочек. Написал сопроводительное письмо и отослал в Паче-онтологический институт доктору наук Ивахненко. Только он мог реставрировать. Костяк поехал отдельно, я его три месяца препарировал в Москве, день и ночь корпел над бинокулярными линзами, а когда закончил, то был готов и череп, — за исключением нескольких маленьких кусочков, которые залепили эпоксидной смолой. Меня даже утешали: такие несчастья бывают и у опытных палеонтологов. А скелет оказался совершенно полный, лишь задних ног не было — может, сожрали, а может, потоком унесло. Горгонопс вышел — 75 сантиметров в длину, специалист по засадам. А ведь предполагали, что хищников здесь не было. Но раз были травоядные ящеры, то рядом обретались и хищные.
Мы пришли.
— Соколова гора. — Алик обводит рукой обрыв.
Увенчанная изумрудом одинокой пихты, вздымается, топорщится и расплывается вширь — на сто, двести метров — каменная желтая глыба и, кажется, оживает, обращается снова в песок, который уже несется неосязаемо над тобой, рассеянный в водах древнего потока...
По крутой, осыпающейся тропинке мы взбираемся меж палевых слоистых скал, меж их округлых башен, изрытых птичьими норами. Наверху, на высоте 22 метров, еще гуще желтизна заката. Тропой вдоль обрыва бредем до машины. Опять Вятский тракт, ухабы, обрыв. Агафонова линза, придонная часть еще одного древнего потока.
Маленькими дырочками испещрены многие метры откоса — это поработали здесь мириады пчелиных гнезд.
— Мешают нам, смазывают рисунок, — сетует Альберт, — но не жалят.
И последний, с обрыва взгляд на реку времени, что катит все так же, крутит кружева льдин.
Вечером смотрим видеоролик. Знакомые кручи обрамлены летней зеленью; подчален дебаркадер, база экспедиционного отряда; на этом фоне директор Котельничского палеонтологического музея Альберт Хлюпин в своей неизменной бейсболке и рабочей майке выступает перед камерой областного телевидения. В пять лет он начал рисовать динозавров, а в десять ругался латинскими словами и таскал с карьера домой трилобитов. На килограмм выброшенных родителями приносил десяток новых.
В пятнадцать показал коллекцию палеонтологам, те забрали лучшее, а самого юного искателя отослали восвояси. Он обиделся, но палеонтологию не забросил: копал шесть лет с археологами, потом, став профессиональным художником, воспроизводил ящеров в рисунках. А в 90-м узнал, что копают здесь, в Котельниче, и решил съездить на выходные — благо сам почти местный, из Кирово-Чепецка. Нашел на раскопках две рваные палатки и двух бородачей. И остался с ними.
